В трудной, строгой судьбе поэта отразился путь страны. Ярослав Смеляков — сверстник и первых домен Магнитки и огней Днепростроя, папанин-цев и челюскинцев. Сверстник всей нашей нови. И все это стало стихами. Так время, неуклонное чередование годов, откладывается тонкими, порой незаметными кольцами. И когда он «записывал» в стихах биографию своего сердца, выходило, что пишет он, в сущности, биографию своего времени. Не зря одними из самых знаменитых стали строки из книги «День России»:
И современники, и тени
в тиши беседуют со мной.
Острее стало ощущенье
шагов Истории самой.
История для Ярослава Смелякова — это тоже когда-то случившаяся современность. В таких стихах, как «Иван Калита», «Рязанские Мараты», «Денис Давыдов», «Меншиков», «Командармы гражданской войны», поэт искал масштабность. Его поэзия жила в постоянном устремлении к крупным, значительным темам. Малых тем он не любил. Не принимал. И если писал о чем-то глубоко личном, все равно «сбивался» на разговор о своей яростной и прекрасной эпохе. Можно сказать, что все творчество Ярослава Смелякова находилось под мощным магнитным притяжением гражданственного осознания нашего времени:
В петлицах шпалы боевые
за легендарные дела.
По этим шпалам вся Россия,
как поезд, медленно
прошла.
Это сказано о командармах. Но найден такой образный масштаб, который вмещает в себе всю судьбу вчерашнего и сегодняшнего дня России.
Ярослав Смеляков ничего не хотел забыть. Забыть значило для него простить. А прощать ни свои, ни чужие ошибки он не хотел. А хотел только одного: чтобы в стихах непреклонно и сурово «работала совесть». Да, именно работала! И своей работой утверждала в человеке державное чувство гражданина, гордость много поработавшего человека. Вот почему суровой памятью времени проверял Смеляков свое сердце. И это мера, которой он всегда оставался верным от первых своих рабфаковских стихов, которые он читал в редакции «Огонька» на литобъединении, до торжественного «Дня России» и сумрачного, прощального «Декабря».
Годы шли, менялась жизнь, менялся сам поэт. Но оставалась прежней его убежденность и какая-то особая, обостренная совестливость, его талант всегда оставался пристрастным к правде рабочего человека, так ярко выраженной в поэме «Строгая любовь». И ритм его стихов всегда оставался первоначально-чеканным, с железной неуклонностью организующим ту самую простоту формы, без которой не бывает большой поэзии.
В формах смеляковских стихов поражает какое-то неподвижное прямодушие. Такими стихами нельзя ни печалиться, ни сомневаться. Такими стихами можно только утверждать.
Мне в общей жизни, в общем,
повезло, я знал ее и крупно
и подробно.
И рад тому, что это ремесло
созданию истории подобно.
Так определяет Смеляков в одном из последних стихотворений и время и нравственное назначение своей поэзии. Ее воспламененность. Ее долг перед жизнью. Он и правду любил гражданственно, как подвижник. Правду, овеянную легендарными знаменами Первой Конной. Правду, воплощенную в корпусах Магнитки и Волгоградского тракторного. Изначальную для всей нашей эпохи правду.
Целенаправленность творчества выработала в лирическом характере поэта цельность и неделимость — на судьбу лирического героя и судьбу самого поэта. Он не отделял себя от своих стихов, и если что утверждал или отрицал, то только от имени поэта и человека— Ярослава Смелякова,— как в «Кремлевских елях»:
Нам сродни
их простое убранство,
молчаливая
их красота, и суровых ветвей
постоянство,
и сибирских стволов прямота.
И чувство Родины у него свое, смеляковское. Это как чувство постоянства — непреложная надежда на ее ясный и добрый день, и отсчет этого чувства не от своей деревушки, не от своего городка, реки — а от кремлевских елей. Это — глубоко интимное чувство нашего современника.
Как словно я мальчонка в шубке и за тебя, родная Русь, как бы за бабушкину юбку, спеша и падая, держусь.
Поэзия — всегда судьба. Эти слова как нельзя точно применимы к поэзии Ярослава Смелякова. Личную судьбу свою поэт вкладывал в судьбу своей эпохи, в судьбу страны.
Может быть, ему хотелось писать своими стихами лирическую биографию Родины, как в стихах «На Красной площади», где поэт говорил от имени всех своих сверстников о самом дорогом и сокровенном — о революции.
Уже через Балчуг на Пресню
устало уходят полки,
и, словно бы красные песни,
за ними летят башлыки.
Прошлого нет, если оно живет в настоящем. Так он понимал себя. Так понимал жизнь.
Он исследовал жизнь прямым и точным анализом слова. Из всех линий исследования жизни он выбирает решительную, прямую. И, может быть, самым неожиданным соприкосновением с Пушкиным он обязан ей?
Так начиналась жизнь
вторая, идя все той же стороной:
ведь колокольчики Валдая,
то раскатясь, то затихая,
звенят и плачут под дугой.
Да, здесь слышится пушкинское начало, пушкинская державная ясность.
«Ежели поэты врут, больше жить не можно»,— с такой неожиданной совестливой печалью вдруг заявит он в одном из стихотворений последних лет.
И это в крови у людей нашей эпохи—проверять свою жизнь не только прожитым, но и пристрастным и справедливым судом будущего.
Всем настроением своего сердца, своей лирики Ярослав Смеляков был и остается виднейшим гражданственным поэтом современности. Так он понимал себя в поэзии. Так понимал себя в жизни.
Владимир Цыбин
Журнал «Огонёк» №4, 1973 г.
ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ
